Доживем до 2023: почему настоящий кризис только начинается

Большинство отечественных политиков и экспертов полагают, что в 2016 г. экономика продемонстрирует рост, однако эти предположения основаны на ошибочных допущениях, не исключено, что в стране начнется длительное падение.

Экономика волн

Многие российские экономисты в последние годы зачарованы теорией «длинных волн», которая трактует о смене технологических укладов. В то время, когда уже не только на Западе, но и на Востоке предприниматели, собирающие «с рынка» венчурное финансирование, создают одну новую отрасль за другой, российские академики и государственные деятели при­суждают друг другу «медали Кондратьева» и за бюджетный счет учреждают «Сколково» и «Роснано». И, наверное, не стоило мешать им делать то, что они умеют — если бы текущие события в экономике не требовали обратить внимание на несколько особую — хотя от того не менее важную для всех нас — «длинную волну».

Сегодня Россия переживает второй серьезный экономический кризис за последнее десятилетие. Он заметно отличен от первого: хотя в 2009 г. снижение ВВП составило 7,9% против 3,8-4,0% в 2015-м, большинство показателей нового кризиса выглядит значительно хуже, чем предшествую­щего. Кроме того, что особенно тревожно, новый кризис не порожден мировым экономическим замедлением; скорее напротив, он разво­рачивается в условиях, когда глобальная экономика постепенно выходит из периода неустойчивого роста.

Большинство отечественных политиков и экспертов полагают, что в 2016 г. экономика продемонстрирует рост (или, по ме­ньшей мере, не продолжит сокращаться). Мин­эко­ном­развития называет базовым сценарием рост в 1%, Владимир Путин в ходе очере­дного сеанса психотерапии со страной рассказал о предполагаемом росте в 0,7%, Министерство финан­сов тоже говорит о возобновлении роста «в начале 2016 года». Однако все больше финансо­вых институтов (как российских, так и международных) менее оптимистич­ны: их прогнозы указывают на сокращение экономики от 0,6% (Всемирный банк) и более.

Роста не будет

Как правило, предположения о грядущем росте основаны, на мой взгляд, на двух ошибочных допущениях. С одной стороны, государственные оптимисты недооценивают масштаб влияния снижа­ющихся нефтяных цен на экономику Российской Федерации в нынешних условиях. Если, например, в 2013 г. гипотетическое падение цены на $15/ бар. сокращало экспорт на $28,4 млрд., или на 1,3% ВВП (при пересчете с уче­том рыночного курса доллара), то такое же падение (с $53 до $38/бар.) в конце 2015 г. означает непоступление в экономику средств, эквивалентных уже 2,4% ВВП в текущих ценах. Экономика России не адаптировалась к новым ценам, вопреки мнению Минфина: они продолжают давить на нее и закла­дывать основания для будущего спада.

С другой стороны — не объясня­ют, почему кризис и подъем должны следовать друг за другом по правилам обычного цикла: перед падением 2014/15 гг. экономика не находилась на фазе бума; ни о каком перегреве не шло и речи; напротив, проблемы были вызваны откровенно антипредпринимательским курсом властей и массой безответственных внутри- и внешнеполитических шагов, разрушавших порой целые отрасли. Какие из этих факторов спада можно не принимать в расчет в 2016 г. и позже, остается для меня загадкой; скорее наоборот, я вижу, как правительство «входит во вкус», с особым цинизмом уни­чтожая отечественный бизнес ради обогащения чиновничества.

Иначе говоря, нет причин рассматривать кризис, начавшийся в конце 2014 г., как типичный циклический кризис. На мой взгляд, он обусло­в­лен фундаментальными чертами современной российской системы, ее неспособностью­ учитывать интересы бизнеса и неготовностью реагировать на изменения хозяйственной конъюнктуры. Если же принять такую позицию, вся картина сразу окажется другой.

Не так давно премьер-министр Дмитрий Медведев признал: «если говорить прямо и откровенно, то, строго говоря, мы не выходили из кризиса 2008 г. в полном объеме». Что бы это ни означало, он, на мой взгляд, прав.

Достаточно взглянуть на график роста российского ВВП, чтобы увидеть два четко отличающихся друг от друга пе­риода. Если взять показатель 1999 г. (22,5 трлн. руб. в ценах 2008 г., по Росстату) за 100%, то к 2007 г. ВВП вырос до 174%, увеличиваясь в среднем на 7,2% ежегодно. С 2008 по 2015 г. ситуация была совсем иной: в тех же ци­ф­рах он увеличился с 41,3 до 42,1 трлн руб., или на 1,9%, а усред­нённый показатель составил лишь 0,23% в год. Восходящая производная сменилась практически ровной линией (зеленая и синяя линии). Если пред­положить, что в 2016 г. ВВП сократится хотя бы на 1,5%, окажется, что рост в эти годы вообще отсутствовал. Более того, если посмотреть на поквартальную динамику ВВП начиная с первого квартала 2012 г., мы увидим нисходящий тренд (красная линия).

Три этапа «путиномики»

Оценивая всю историю «путиномики» с самого ее появления в на­чале 2000-х годов, можно разделить этот этап российской истории на три — что примечательно — практически равных по продолжительности периода. Первый из них, с начала 2000 г. по весну 2008 г. (около восьми лет) был пе­риодом экономического подъема, обусловленного как минимум тремя об­стоятельствами: во-первых, улучшавшейся внешнеэкономической конъюн­ктурой и поступлением нефтедолларов; во-вторых, ростом доверия инвесторов и притоком иностранных инвестиций и кредитов; в-третьих, повышением доходов населения и стремлением граждан не ограничивать себя в тратах.

Второй период, с середины 2008 г. до конца 2015-го (тоже около во­сьми лет) стал периодом хозяйственной стагнации, вызванной одним глав­ным фактором: бездарным бюрократическим управлением экономикой и безответственными политическими играми властей. Показатели 2008 г. не были превышены ни за счет масштабной (но не слишком эффективной) ан­тикризисной программы 2008-2009 гг., ни за счет «патриотической» мобилизации 2014-2015 гг. Доверие власти не конвертировалось в экономический рост, так как оно носило чисто популистский характер, в то время как предпринимате­льский климат уверенно разрушался. К концу 2015 г. Россия пришла с ими­джем непредсказуемой страны, в которой не защищены никакие права ин­весторов, не действуют нормы международного права, и любые экономические интересы легко приносятся в жертву политике.

В этих условиях «длинная волна» начинает свой откат. Если предположить правильность этой схемы, нисходящая фаза может равняться по прод­олжительности фазам подъема и стагнации, т.е. составит также около восьми лет — с середины 2015 г. до конца 2023 г. Этот период не станет временем национальной катастрофы; экономика России будет медленно умирать (в случае, конечно, если власти не начнут реально большую войну или пред­примут переход к полной автаркии), сокращаясь на 2-3% в год или чуть бо­льше, но не срываясь в «штопор».

Уровень поддержки власти, ощущение уг­роз, исходящих от внешнего мира, масштабы эмиграции вменяемого насе­ления и его замещения иммигрантами из постсоветских стран, а также дру­гие факторы этого же ряда вполне позволяют сохранять политическую ус­тойчивость режима даже при сокращении текущего потребления населе­ния на 40-50%. Власть может повышать градус агрессивной риторики, и нет оснований полагать, что «холодильник» в ближайшие годы одержит верх над «телевизором» — тем более что после благополучного прохождения из­бирательного цикла 2016-2018 гг. никаких развилок не предвидится как раз до 2024 г., когда «длинная волна» придет к логическому завершению.

«Длинная волна», сначала поднявшая экономику России и сделавшая ее одной из наиболее динамичных в мире, а затем отхлынувшая после того как власти полностью переориентировались с решения хозяйственных проблем на воссоздание квазимперской «государственности» — очень интересный для исследователей феномен. Я уверен, что он должен привлечь внимание как специалистов по сравнительному анализу экономических систем, так и тех, кто занимается проблемами институционализма. Вероятно, их анализ позволит найти массу элементов сходства между современной Россией и теми государствами, которые, опираясь на свою богатую ресурсную базу, попытались было пойти по этатистскому пути, абсолютизировали роль государства, и в конечном итоге попали в ловушку не-развития — как это случалось в Латинской Америке и Африке в 1960-1980-е годы. Конечно, это вряд ли может быть для нас утешением — скорее наоборот, ведь мы так уверены в своей «самости» и уникальности.

Разумеется, все изложенное выше представляется пока только гипотезой — и наступающий год вполне способен как подтвердить, так и опровергнуть ее. Именно от него зависят, на мой взгляд, перспективы путинской России: если правительству не удастся (или ему просто будет недосуг) перезапустить хозяйственный рост, нынешний режим подпишет себе приговор — который будет приведен в исполнение пусть и с отсрочкой, но без шанса на апелляцию и пересмотр.

Владислав Иноземцев, директор Центра исследований постиндустриального общества