«Мы на годы опережаем по структурным реформам почти все страны региона»

Управляющий казахстанского МФЦА Кайрат Келимбетов о том, как развивается проект

Пять лет назад Казахстан объявил об амбициозных планах по созданию Международного финансового центра в Астане (теперь Нур-Султан) — официально он открыт в июле 2018 года. О том, как изменилась его концепция, как казахстанский МФЦА становится региональным провайдером финансовых услуг на стыке проектов «Пояса и пути», Евразийского экономического союза и интересов российских компаний к проектам в самом Казахстане, “Ъ” рассказывает управляющий Международным финансовым центром «Астана» Кайрат Келимбетов.

— Год назад опубликована стратегия МФЦА, мы о ней писали. Понятно, что готовилась она еще раньше, в 2017 году. Корректировалась ли она за последний год и как?

— На самом деле идея прозвучала в середине 2015 года на уровне концепции, что нужно создать международный финансовый центр на базе физической инфраструктуры экспо. 2016–2017 годы и первая половина 2018-го ушли на создание законодательства, инфраструктуры, органов управления. В середине 2018 года была широкомасштабная презентация финансового центра — в июле, прошло действительно чуть больше года.

Вообще создание международного финансового центра — часть большой программы структурных реформ в Казахстане, его нельзя выделять из контекста. Структурные реформы связаны с диверсификацией экономики, с ее уходом от зависимости от цен на нефть. Основной смысл программы, которую мы называли «Сто шагов по реализации пяти институциональных реформ», был в создании конкурентоспособной юрисдикции — и в целом в Казахстане, и в отдельно взятом месте, международном финансовом центре. Реформы включают судебную реформу, приватизацию. И вот в рамках приватизации было принято решение, что она пройдет в основном на платформе нашей биржи МФЦА. Как раз в ноябре 2018 года у нас было первое размещение — 15% «Казатомпрома», двойной листинг: в Лондоне и у нас, 20% было у нас. Недавно они еще 3,8% размещали — уже почти 50/50. Порядка $129 млн было привлечено через платформу МФЦА для того, чтобы состоялось IPO или SPO «Казатомпрома».

Для нас очень важным в течение года было и размещение в апреле российской горнорудной компании «Полиметалл». Порядка $20 млн размещались — один из акционеров продавал свои акции. Важно, что компания, которая размещалась до этого и в Лондоне, и на Московской бирже, приняла такое решение. Я думаю, это хороший маршрут для всех таких компаний — совместных предприятий Россия—Казахстан либо российских предприятий, которые работают в Казахстане и в Центральной Азии. Они ищут фондирование для своих проектов, в том числе и на нашей платформе.

И еще одно знаковое событие — помимо выпусков различных еврооблигаций Министерства финансов, облигаций национальных компаний, фонда «Самрук-Казына» очень было важно, что у нас разместился крупнейший частный банк в стране — Халык-банк. Тоже двойной листинг был — на нашей бирже и в Лондоне. И тоже существенный объем — cвыше $65 млн было привлечено через нас. Итого в целом было привлечено свыше $200 млн — в разы больше, чем за многие годы до этого.

Поскольку мы были зарождающейся юрисдикцией, первые полгода ушли на разгон, а вот уже начиная с апреля-мая этого года правительство создало специальную структуру — Координационный совет, который возглавляет сам премьер-министр. Мы стали членами этого совета, мы стали элементом экосистемы привлечения инвестиций в Казахстан. Крупные инвесторы, которые приходят к нам, а особенно те, кто предпочитает (и больше знаком) с англо-саксонской правовой регуляторной средой, создают соответствующие специальные компании, SPV, или холдинговые структуры на платформе МФЦА — для того, чтобы дальше уже создавать дочерние предприятия в тех регионах Казахстана, где они непосредственно будут реализовывать проекты. Все больше и больше компаний сейчас готовятся заходить через платформу международного финансового центра — не только финансовых, речь идет о любых инвестициях, в любой сектор экономики.

В июле этого года, уже 2019-го, как раз когда мы год праздновали, у нас состоялся совет по управлению МФЦА. В соответствии с конституционным законом его возглавляет президент республики Казахстан. Касым-Жомарт Кемелевич Токаев провел этот совет — в него, кстати, входят два представителя РФ — это Герман Оскарович Греф и Аркадий Юрьевич Волож. Мы себя позиционируем как финансовый центр нового поколения — то есть цифровой финансовый центр. То, что мы хотим выстроить, очень дружественно по отношению к новым технологиям, поэтому у нас такие члены совета.

— К новым технологиям мы вернемся. Давайте сразу поговорим про common law и юрисдикцию. Россия в свое время пыталась строить МФЦ в Москве, рассматривала возможность применения британского права, но отказалась от этой идеи. Казахстан тем не менее будет ее применять. Почему все-таки было решено, что нужно британское право, и как оно показало себя за последние полтора года?

— Я помню это обсуждение Московского финансового центра, мы тоже пытались создать финансовый центр в Алма-Ате. И тогда частично обсуждался common law, говорилось, что должен быть некий суд, как институт разрешения споров, который независим от существующей системы — или, по крайней мере, высоко поставлен в ней. Был создан специализированный суд в Алма-Ате для регионального финансового центра — но в иерархии он был на минус третьем уровне, и все плюсы и минусы существующей судебной системы относились к нему в той же степени, как и ко всем другим ее звеньям. Этот элемент судебной реформы тогда не получился.

Поэтому в нашей реформе «100 шагов» сейчас Верховный суд и Минюст совместно с гражданским обществом реализуют очень большую судебную реформу. Она не делается за одну ночь — но важно, что проблема идентифицирована. Дальше можно ждать эту реформу долгие годы — а пока взять и построить центр оказания правовых услуг, который прямо сейчас, 24 часа в сутки, оказывает услуги мирового класса — руками людей, которые имеют репутацию мирового класса. Мы анализировали инвестиционный климат в Казахстане — мы достаточно успешную работу провели по привлечению инвестиций за последние 25 лет, порядка $300 млрд было привлечено — и заметили две вещи. Во-первых, мы привлекали инвестиции и заключали контракты — production sharing agreements или сервисные контракты — по сути уже по английскому законодательству. Контракты с крупными инвесторами в сфере нефти и газа или выпуск еврооблигаций Министерства финансов — уже соотносились с принципами и нормами английского общего права. И когда мы уже понимали, что нужно второе поколение улучшения инвестиционного климата, то главные два вопроса были — как обеспечить узнаваемость и предсказуемость законодательства. 10 из 13 финансовых центров и четыре самых больших — Гонконг, Сингапур, Лондон, Нью-Йорк — так или иначе пользуются общим правом. Оно у них разное — нью-йоркское, лондонское, сингапурское, но принципы одни. И они отличаются от того, чем пользовались мы здесь — советским, постсоветским законодательством, а оно ближе к европейскому с германскими акцентами. Все новые финансовые центры, которые создавались за последнее время — 15 лет назад Дубай, 10 лет назад Катар, пять лет назад Абу-Даби — воспользовались такой новой фишкой: внутри совершенно чуждого общему праву законодательства они создавали правовой анклав.

Когда мы поставили этот вопрос ребром и сказали, что без этого все наши упражнения не будут эффективными, конечно, вся наша правовая среда была в легком недоумении. У нас шла конституционная реформа — нам просто повезло исторически, ведь не каждый день проходит конституционная реформа. Она была посвящена определенной децентрализации структур управления, и обсуждался в том числе и этот вопрос. Было много споров. Не так много людей было за, я мягко попробую выразиться. И это было политическое решение первого президента, я бы даже сказал, смелое геополитическое решение: внутри нашего региона предложить внедрить нормы общего права. Оно может кому-то нравиться, а кому-то не нравиться — но оно работает в большей части того бизнес-пространства и тех бизнес-трансакций, которые соединяют нас с внешним миром. Это ретроспективный анализ. Есть и перспективный: именно это право позволяет внедрять наиболее инновационные технологии, новые разработки, четвертую индустриальную революцию. Без этого можно обойтись — но если это есть, это поднимает тебя на другой уровень общения.

Второй большой вопрос был — а судьи кто? Понятно, что у нас сейчас нет и в ближайшее время трудно ожидать появления казахстанских судей, которые могли бы работать в общем праве. Мы пригласили ведущих высших британских судей во главе с лордом Вульфом, который вообще делал правовую реформу Великобритании, потом работал в Гонконге и Катаре. И у нас есть команда из девяти судей — мы ее назвали для себя dream team. Эти люди — авторы учебников по общему праву, ведущие руководители факультетов права Кембриджа и Оксфорда, люди, которые имеют репутацию тех, кто осуществлял судопроизводство во всех юрисдикциях общего права. Но мы понимаем, что через 10–20 лет нам нужны уже свои судьи — и мы видели, как в тех же Эмиратах за такой период были подготовлены соответствующие специалисты. Мы сегодня берем студентов последних курсов юридических факультетов наших университетов — и они проходят дополнительную сертификацию, все эти судьи и другие специалисты читают им лекции. У нас много людей учится в школах права за рубежом — и я думаю, в перспективе мы получим и казахстанского судью.

Но все-таки наш суд сфокусирован на коммерческом и контрактном праве, это не все в целом право, а коммерческое и контрактное, и суд носит характер разрешения инвестиционных диспутов — они называются dispute resolution authorities. У нас их два типа. Один — это суд очень дорогой и очень публичный, мы все помним эти знаменитые лондонские процессы наших соотечественников. Кстати говоря, процентов 40 клиентов суда высоких инстанций в Лондоне — это сами британцы, на втором месте Россия, на третьем месте Казахстан — у нас достаточно существенная доля получения этих услуг. И мы подумали: раз все равно уже столько денег платится и будет платиться, почему бы не открыть центр по предоставлению услуг ближе?

Опять же суд — это публично, но есть такая функция, как арбитражный центр, что непублично и гораздо дешевле. У нас работает порядка 30 арбитров. Арбитры всегда по выбору (есть представители и Казахстана, и России), они имеют международную сертификацию и могут оказывать эту услугу. Плюс есть еще более дешевая опция — это медиация, когда достигается полюбовное перемирие или согласие.

Свой центр мы позиционируем в Казахстане, в городе Нур-Султан. До сегодняшнего дня, как правило, эти арбитражные инстанции находились в Стокгольме, Париже, Лондоне и Сингапуре. Мы — в радиусе двух часов лета от любого города-миллионника европейской части России, регионов Сибири и Урала — а также всех других центральноазиатских стран. И плюс мы — дружественная русскоязычная среда. Не надо лететь далеко, можно прилететь без визы и получить те же услуги у тех же либо английских судей, либо международных арбитров. А когда это еще и часть большой экосистемы, где есть финансовый регулятор, где есть возможности структурирования своих активов, конечно, это добавляет доверия этой системе.

— Традиционно для России и Казахстана международный финансовый центр — это Лондон. Какие проблемы могут решить в МФЦА люди, которые не могут их решить в Лондоне? Кроме чисто казахстанских проектов что может быть нужно человеку, который живет в Лондоне, не важно, казахстанский у него паспорт или русский?

— Понятно, что есть ведущие центры, которые так или иначе покрывают своими услугами нашу территорию. До создания центра в Астане это был Лондон, Москва, Стамбул, Дубай — у каждого была своя ниша. И понятно, что с Лондоном в нашей части мира очень трудно кому-то сравниться. Лондон — законодатель мод с точки зрения финансового регулирования, с точки зрения структурирования сделок, с точки зрения объема ликвидности, который там крутится. Но не боги горшки обжигают. Мы увидели, что в первые годы все те наши компании, которые проходили листинг в Лондоне и были на IPO — у них в принципе ликвидность не была такой уж большой. И мы заметили, что у многих финансовых центров, региональных или даже локальных, ликвидность на те активы, которые находятся физически на территории этой страны, всегда больше — и интерес больше, чем где-то там в Лондоне — хотя это всегда заманчиво, это определенный стандарт качества. В этом смысле соответствовать лондонскому стандарту качества все постсоветское пространство просто не может. Это философский вопрос: хотим ли мы к этому стремиться? Но даже если и хотим, должен быть некий промежуточный пункт: и по времени, и по географии.

Для нашей части мира… мы таргетируем два кольца. Первое (это наше Садовое) — это Центральная Азия, пять постсоветских центральноазиатских стран. Второе — это в целом все наше постсоветское пространство, а точнее, его такие важные части, как Евразийский экономический союз. Потому что союз начал создавать наднациональные надстройки — что, наверное, правильно с точки зрения торговых войн. Одной стране, особенно маленькой, трудно во всем этом выживать — а если ты часть некоего общего торгового и инвестиционного пространства, это упрощает жизнь. И в этом смысле, на мой взгляд, МФЦА — это такой пилотный проект, который показывает, что надо не только централизованным юридически-бюрократическим путем двигаться, нужны и некие наднациональные надстройки на анклавы, которые позволяют всем двигаться. Наш центр — не только для Казахстана, но и для всего региона Центральной Азии. Мы понимаем, что мы на годы опережаем по структурным реформам почти все страны региона. Но эти страны тоже нуждаются в инвестициях — такой win-win, мы как бы оказываем им услугу и создаем некую свою новую компетенцию.

Итак, второй круг — это все постсоветское пространство, включая страны Каспийского региона, возможно, Монголию. А есть еще такая большая инициатива, про которую мы отдельно поговорим, называется «Один пояс — один путь». Для нас — это возрождение Шелкового пути. У нас очень мощная связь с азиатскими рынками через Китай.

Вообще в целом мы себя позиционировали в первые годы — в МВФ, Всемирном банке и EBRD — как какая-то часть Восточной Европы плюс-плюс с точки зрения разделения труда и структурных реформ, к которым мы стремились (как те, которые провели Польша, Венгрия, Чехия). Теперь эта часть уже обособилась, уже еврозона. Мы не рассматриваем себя как часть еврозоны — мы часть Евразийского экономического союза. Но с другой стороны, если смотреть на 100 лет вперед, то мы часть большой Great China Economics. Китай, Гонконг, Сингапур, Юго-Восточная Азия, ну и мы как Евразийский экономический союз. С этой точки зрения мы — нечто новое для регионального сообщества. Мы не говорим, что это какая-то монополия, более того, мы всячески стремимся, чтобы интерес зародился во всех наших странах-соседях. То есть мы видим, что в том же Узбекистане сейчас специальную экономическую зону «Навои» вроде как хотят по этим принципам сделать. И в целом есть интерес. Мы видим, что в Баку, по-моему, новый морской порт на этих принципах, в Грузии… Вообще, если вспомнить историю Шелкового пути — это была идея торговых хабов, и чем их было больше — тем безопаснее добираться.

То есть, возвращаясь к вашему самому большому вопросу, что у нас есть, чего нет в Лондоне. Все-таки Лондон — это некий финальный пункт любой инвестиции — она рано или поздно через него пройдет, но нужен местный, локальный и региональный маршрут.

— Естественно, в России многие будут воспринимать — и воспринимают — МФЦА как место, где иначе формулируются санкционные риски для российской юрисдикции. Что вы на это отвечаете людям, которые спрашивают вас: «Можем ли мы этим воспользоваться?»

— Поскольку у нас практика только нарабатывается, мы находимся в очень интересной ситуации. По тем или иным вопросам наши соседи — Россия, Китай — находятся в каком-нибудь списке. Понятно, что все это заставляет работать юристов достаточно скрупулезно. Мы знаем, что в той же России большая юридическая практика наработана: как быть compliant со всеми теми вопросами, которые поступают. Поэтому однозначного ответа на этот вопрос нет. К каждому специфическому случаю мы подходим в соответствии с теми мировыми трендами и регуляторными требованиями, которые к нам сегодня предъявляют. Одно из них — это требование ОЭСР не быть налоговой гаванью (местом для отмывания денег). Мы часть всех глобальных инициатив, к которым Казахстан присоединился. И у нас нет политики, которая противоречит в целом казахстанской внешнеэкономической деятельности.

— «Один пояс — один путь». С точки зрения рынков капитала есть внутренний китайский рынок капитала, который внешние проекты «Пояса и пути» предполагает обслуживать шанхайской бирже, и есть коллективные инвестиции, внешние международные инвестиции, с которыми более или менее хорошо работает Гонконг. А какова ваша роль?

— «Пояс и путь» — это глобальная инициатива, которая, я считаю, уже не должна рассматриваться как чисто китайская — это международная инициатива в нашем регионе, которая инициирована, кстати, в городе Нур-Султан в 2013 году. Для Центральной Азии она исторически очень понятна. Для Центральной Азии восстановление Шелкового пути, вот этой связанности, возможность быть частью этих торговых потоков — это не только естественно, но и очень важно. Альтернатива — оставаться, скажем так, в изоляции, вне доступа к ведущим торговым потокам и финансовым потокам.

Гонконг — это ворота в целом в Китай и особенно в его центральную и восточную часть, это путь, который связывает китайских инвесторов или китайские компании со всеми зарубежными партнерами. Шанхай — это, скажем так, внутренний финансовый центр, который в перспективе тоже планирует стать достаточно глобальным. Разница между ними заключается в том, что Гонконг работает на понятных принципах англосаксонского права, а Китай работает на внутреннем законодательстве. Еще есть Шэньчжэнь, есть Пекин, есть Гуанчжоу. И порядка трех-четырех финансовых центров только Китая входят в первую двадцатку мировых финансовых центров. Мы пока находимся в середине этой сотни. Для нас, конечно, актуально быть в топ-30–40, чтобы себя позиционировать, поскольку мы новый финансовый центр.

Но и Шанхай, и все восточные города Китая обслуживают морское побережье Китая и наиболее развитую часть страны. Понятно, что есть диспропорции в развитии — и Китай сегодня заинтересован в развитии своих западных провинций. Не только Синьцзяна, но и того, что находится на западе от Чунцина, это ближайший к нам крупный китайский город. И здесь есть две инициативы. Одна — это «Go West», то, к чему китайское правительство призывает и частных инвесторов, и само активно развивает западную часть, инкорпорирует ее, снижая, наверное, имущественное неравенство. А вторая — это то, что они вместе с Сингапуром пробивают сейчас, «Север—Юг» — большая инициатива, которая и вот эту часть будет выводить быстрее в остальной мир, нежели традиционный путь быстрыми поездами на восток; все-таки страна очень большая.

Поэтому для Китая, я думаю, очень важно восстановить окно в Центральную Азию, преодолеть вот это узкое горлышко, где наше постсоветское наследство осталось. Это очень важно, потому что в принципе есть резоны для выстраивания торговых потоков между Восточной Европой и Западным Китаем, для этого есть пространство. Одно дело, когда это будет чистый транзит, и другое — когда это будет транзит с элементами использования этих потоков. Мы в этой части, во-первых, хотим принять очень активное участие в создании физической инфраструктуры и первого поколения, и второго поколения; какую-то большую часть Казахстана, если честно, построить за свой счет, поскольку обладаем такими ресурсами. Не впадая в какую-то долговую зависимость от кого бы то ни было — это стратегия Казахстана. И понимая, что у многих стран есть и опасения, и недостаток средств, мы могли бы помочь и в рамках Евразийского экономического союза: у нас есть Евразийский банк развития — инструмент, который, кстати, располагается в МФЦА,— и другие институты, такие как ЕБРР, АБР. Диверсифицировать базу фондирования создания инфраструктур, которая нам всем нужна. Это одна часть.

Вторая часть, которая уже приближается, это создание не только физической инфраструктуры, но и цифрового «Шелкового пути», то, что называется «новые финансовые технологии», «новые цифровые технологии», все вот эти разработки четвертой индустриальной революции. Это то же, что во всех странах сейчас активно развивается: в США, в Китае, в Евросоюзе. Мы хотели бы, чтобы определенную роль Казахстан в этом сыграл.

— В отличие даже от региональных финансовых центров, желание стать хабом для финтеха, для индустрии 4.0 и так далее есть везде. Мы видим, что Белоруссия, которая также в ЕАЭС, несколько раз заходила в эту тему, где-то даже удачно. Для кого вы можете предложить услуги по экспериментальному регулированию? Чем Казахстан может быть для компаний, которые что-то ищут и не находят в других юрисдикциях?

— Вы правильно сказали, есть соревнование юрисдикций — объявить что-то первым. Криптодолины в Швейцарии либо в Австралии — все как-то хотели позиционироваться. Каждая страна хочет первой предъявить свои амбиции на ту или иную платформу — и все гонятся за технологиями.

Что может Казахстан предложить? Мы хотели бы быть своего рода «регуляторной песочницей» — не становясь какой-то экзотической юрисдикцией, а именно в фарватере тех регуляторных экспериментальных практик, которые уже есть. Кто лучший в мире? В мире лучший обычно — там Силиконовая долина; в нашей части мира — это юрисдикции Лондона и Сингапура, они максимально дружественны всем инновациям, в том числе и финтеху, но при этом достаточно строгие. Не так чтобы «делай все что хочешь» — но и не так чтобы «давайте запретим все, что можно»; они где-то в разумной середине, которой мы и хотим придерживаться.

В том числе путем создания «регуляторной песочницы», где на реальных данных можно исследовать риски, которые несут новые технологии. И соответственно, регулятор, исходя из понимания возникающих рисков, строит свой риск-ориентированный надзор. Это очень важная функция, которую мы хотели бы предложить, стать таким пилотным проектом и для Евразийского экономического союза, и для Центральной Азии.

Здесь очень много сейчас желающих участвовать. Есть такая глобальная «песочница» — GFIN, в которую входят все ведущие мировые регуляторы. Мы тоже к ним присоединились. Опять же, являясь частью чего-то большего, мы можем и протестировать наши компании там и получить доступ к какой-то новой информации. Мы работаем со всеми ведущими компаниями, как VISA International — они сделали программу VISA International everywhere. Мы работаем сейчас с центром Всемирного экономического форума по четвертой индустриальной революции. На самом деле нужен обмен информацией и нужно квалифицированное регуляторное сотрудничество с этими компаниями. Потому что для этих компаний нужно не полное отсутствие регуляции, а, наоборот, наличие проинновационно ориентированной регуляции.

Теперь вопрос — «кто будет это делать?» Конечно, есть определенное постсоветское наследство в виде хорошего человеческого капитала, там IT-университетов, физико-математических факультетов, политехнических институтов — вокруг нас большая IT-индустрия, IT-аутсорсинг-центры существуют. Это Россия, Украина, Белоруссия, все постсоветские страны, Казахстан тоже — у нас все это тоже присутствует. Но нет концентрации всего этого. И мы стали создавать центры, которые поддерживают отличные стартапы, инкубаторы, акселераторы, хабы и так далее. Но особенно важно — определенные программы сертификации и апгрейды университетских и школьных программ. Это движение с двух сторон: с одной стороны, привести ведущих мировых и региональных игроков к нам для того, чтобы они открывали различные лаборатории, с другой стороны — подготовка кадров. То есть в целом мы предлагаем дружественную и бизнес-ориентированную регуляцию.

— Что бы у вас ни получалось в ближайшие пять лет — главный фактор, который вас будет создавать как центр,— это приватизация. Какие планы на ближайшие годы? Давайте, даже на ближайший год.

— Про приватизацию мы говорим уже долгие годы; когда цены на нефть выше $100, разговоры утихают — «ну цены же хорошие, зачем чего-то приватизировать». Когда цены невысокие, говорят — «ну тем более, цены плохие». Есть определенный конфликт интересов у определенных групп. Поэтому наш подход такой: приватизация в случае России и Казахстана нужна не столько для решения бюджетных вопросов, сколько для привлечения реальной международной экспертизы по качественному корпоративному управлению. И в том числе, может быть, для диверсификации инвесторской базы — ничего плохого в этом не видим.

Слава богу, у нас в прошлом году началось с крупнейшей горно-рудно-урановой компании «Казатомпром»... следующий по плану у нас — листинг «Казахтелекома» и его подразделений. А в следующем году для нас самый большой вызов — это, наверное, самое большое IPO за многие годы, IPO «КазМунайГаза» — нашей нефтегазовой компании. Безусловно, будет двойной листинг. И здесь мы с гордостью можем заявить, что мы полностью готовы. И технологически, и инфраструктурно, и с юридической точки зрения, с точки зрения ликвидности. Как раз вот я считаю, что IPO «КазМунайГаза» будет тем критическим элементом в программе.

Интервью взял Дмитрий Бутрин